В этот день, Семен, почему-то решил еще раз помереть. То ли с похмелья был, то ли чувством собственного величия преисполнился. Лег Семен на диван, сердце остановил и позвал жену:
— Этооо. Слышь? Как там тебя... Лена, а Лена? Иди-ка сюда быстро.
— Сам подойди. Я тут занята малость. – чем-то звякала на кухне Лена.
— Не-не-не. – скорбно сообщил Семен. – Отходился я по ходу. Все уж.
Лена появилась в дверях недобро осмотрела усопшего и вздохнула.
— Опять? – спросила она. – Сколько ж можно-то, а? Не до развлечений сейчас.
— Какая-то ты не супруга даже. – обиделся Семен. – Нет чтоб подойти, пульс послушать. Где хоть какое-то «Сенечка, что с тобой?». Где «Сеня, Сенечка, нееееет!»? У тебя муж умер или лампочка перегорела?
— Да пошел ты. – зло сказала Леночка. – У нас лампочки реже перегорают, чем ты умираешь.
И ушла звонить маме.
— Мама! Этот идиот опять умер! – плакала она в трубку. – Как я устала уже от этого, мама. Да нет, мама. Не обморок это и не потеря сознания. Это он на прошлой неделе практиковал. Он опять торжественно лежит и нудит на диване, мама. Нет, мама. Что значит – вынести и закопать пока не очухался? Он же откапывается и приходит все равно. Что мне делать с этим всем, мама? Ты не приедешь?
— В гробу я его видела. — сурово сказала мама. – Чего я там не видела? Пусть лежит себе. Полежит дня три и очухается. Устала я уж скорбеть по нему. За последние полгода раза три уж скорбела. Слишком много скорби в моей жизни, дочь. Манала я такие тризны.
— Как же... Приедет твоя мама, ага... – нудил на диване покойник. – Она ж небось на танцы пойдет на радостях. Плевать ей на зятя. И тебе плевать. Хоть бы слезиночку проронила. Хоть бы скорую для вида позвала.
— Не буду я звать скорую! – закричала Лена. – Они к нам уже ездить отказываются. У нас одних справок о смерти шесть штук в шифоньере лежит. Они все действительные еще. Лежи себе так. Лежи пока вновь не оживешь.
— Не буду я оживать! – уперся Семен. – Не для кого. Так и буду лежать тут мертвый. Пока не разложусь.
— Разлагайся. – бросила Лена и пошла переодеваться.
— Куда это ты? – спросил умерший.
— Не твое мертвяцкое дело! – отрезала Лена. – Буду по городу ходить, глотая слезы. Одна на одну со своим горем.
И ушла куда-то хлопнув дверью.
Семену стало неимоверно жалко себя. Хотелось даже всплакнуть, но в этом состоянии слезы не шли почему-то.
— Один лежу в пустой квартире. – начал он монолог. – Какая мерзкая смерть меня постигла. Все что в жизни сделано, все свершения – все напрасно. Никто не сидит в изголовье, никто не рыдает, никто не говорит шепотом. И эта ушла, как ни в чем ни бывало. По городу каблучками цокать. Деньги транжирить. У нее похороны на носу, а она деньги в кофейнях швыряет...
Когда вернулась Лена, покойный уже был в крайней степени пафоса и вещал во всю мощь:
— Усопший был хорошим товарищем! Гениальным даже я бы сказал, товарищем! Деньги возвращал точно в срок... Тут эта сволочь, Васька, соврет, конечно. Но ведь не сможет он сказать что не всегда возвращал даже, не то чтобы в срок. Но обо мне в этом состоянии либо хорошо, либо никак. Поэтому, Василий, рыло скорбным сделай и рассказывай дальше! Помню как мы с Сенькой... это Васька так будет говорить... пошли на улице с девушками знакомиться. Ни одна! Ни одна не могла устоять перед искрометностью Сеньки. Теперь уж все. Спи спокойно, дорогой Семен.