- Бесы да водявы - хуже напасти в лесу отродясь не было.

Ответом ему был новый взрыв смеха.

- Ишь, сучки, затрещали, - крикнул Лис.

На небе появилась большая черная птица. Подлетела к Лысой Горе, начала спускаться, становясь хорошо различимой в наступающих сумерках. Сильные крылья захлопали у самой земли. Птица покатилась лохматым черным комком и встала девушкой. Ее волосы цвета воронова крыла обнимали веточки яблони.

- Лелька, Лелька, - закричали радостные русалки и побежали к новоприбывшей.

- А что не на метле? - загалдели.

Леля пожала плечами, мол, а какая разница.

- Похорошела ты, - водявы с радостью рассматривали подружку. - А помнишь, как в прошлый раз ты Короеду усы к березе привязала, чтоб он за тобой не таскался?

Девки завизжали от радости.

Лис смотрел на них издалека, не приближаясь. Лелька подошла к нему сама.

- Здравствуй, Лисенок.

- Здравствуй.

- Давно здесь?

- Нет, только и успел, что свару с водявами затеять.

- Шумный ты, бес.

Он нравился ей, и она это не скрывала. Лис же относился к ней ровно, как и ко всем лесным обитателям. Леля была ведьмой, ее далекие предки были шаманами. Люди в селе ее боялись, но вида не показывали. Только бабки у ворот перешептывались, что видели, как из трубы ее дома вылетают вороны. А кто-то даже видел, как она сама вылетела на метле голая и полетела к луне, блестя, как рыба, в ее свете. Все это было правдой, и на метле она летала, и в птиц обращалась. Умела и кости вправлять, и роды принять, и порчу навести, и сгубить урожай. Последним, правда, никогда не занималась, нужды не было. В селе ее никто не задевал, побаивались.

Девкой она была красивой, а потому женихов к ней сваталось немало. Всем им без разбору она отказывала. Лис понимал ее. Хоть Леля и жила с людьми, ее душа была в лесу. Только здесь она жила по настоящему. Только здесь вокруг нее были такие же, как и она. С обыкновенным человеком она жить бы не смогла, через несколько дней сбежала бы от него - скучно. Было у нее несколько знакомых колдунов и оборотней, живущих неподалеку, но что-то не нравились они ей. Женихи из людей часто подкатывали к ней, несмотря на худую славу. Известное дело, чем опаснее путь к сокровищам, тем ценней они кажутся. Один такой жених как-то раз залез к ней ночью в открытое окно. Уже через секунду он вышел из двери. Вышел не один, а с голой Лелькой на плечах, и потом всю ночь напролет катал ее на себе. На рассвете, когда он от усталости упал на траву, она положила ему ладони на виски и спросила:

- Ну, что, хочешь на мне жениться?

Парень вскочил и, спотыкаясь, побежал прочь. Вслед ему сорокой летел озорной хохот ведьмы.

На Лысую Гору продолжали прибывать новые существа. Одни падали с неба сойками да иволгами, другие лосями и медведями выходили из чащи, третьи прорастали травой, выползали кротами. Кто-то из них менял обличье, кто-то не мог, привыкнув быть таким. Когда совсем стемнело, из леса вышел Мухомор. Сейчас он был юношей с бледным лицом и печальными глазами. Подошел к беззаботно болтавшим Лису и ведьме. Кивнул им и присел в темном углу поляны.

- Грустный он какой... - удивилась Леля, - но светлый.

Потом повернулась к Лису и спросила:

- Что это у тебя за венок такой?

- Обычный веночек, из папоротника.

Зеленых веточек бес не нашел, а потому сплел сухие, тихо шуршащие при каждом движении.

- Сколько помню, никто еще венков из папоротника не делал. Опасно...

Венки из папоротника делают только те, кто хочет чуда. Кто хочет, чтобы случилось что-то небывалое, неслыханное, что может перевернуть жизнь, дать то, что можно искать вечно и не найти. Но как известно, каждое чудо охраняют сто драконов. И потому, оно всегда идет рука об руку со смертью, как зима с летом, а день с ночью. Идя к нему можно тысячу раз оступиться и пропасть, и все же оно того стоит. Ведьма не спрашивала его о том, какого чуда он хочет, об этом нельзя было спрашивать. Это было что-то такое, о чем сам загадывающий мог и не догадываться. Никогда ведь до конца не знаешь, что тебе нужно в жизни.

Лис улыбнулся, завертел головой. Венок зашуршал.

- Ну, что ты? Все будет хорошо, не бойся. Я ж бес, кто со мной справится.

- Тоже верно! - Леля засмеялась, стряхивая с лица грусть. Ведьма вскочила на ноги, ее чуть влажные волосы взметнулись вверх, как черное блестящее пламя. За ней следом взвился Лис.

- Эге-гей, - закричал. - Лето идет! Пали костры!

- Пали костры! - отозвались со всех сторон оборотни, домовые, лешие, бесы и другие существа лесного народца. Поляна ожила и задвигалась.

Могучие седые колдуны схватили в руки толстые палки и принялись колотить по стволам деревьев лежащих неподалеку от дров.

- Бум-бум, бум-бум, - разнеслось по поляне. Собравшиеся задвигались в ритме. Лешие затянули низкими голосами мелодию. На нее, как на основание, вставали другие, более высокие голоса.

- У-у-у, - поплыло в воздухе.

По мере того, как вступали все собравшиеся, песня становилась все мощнее. Последними вступили русалки с затейливой вязью высоких голосов. Песня задрожала над землей и вдруг, словно пробив дыру в небесной тверди, рванулась вверх. Все почувствовали такую легкость, какая бывает только во сне, когда летаешь.

Лешие подожгли дрова. Пламя, будто бы неохотно принялось лизать нижние ветки, потом, окрепнув, поднялось выше, и костер загудел, присоединив свой голос к общему хору. Свет озарил собрание лесного народца. Темнота вокруг сгустилась, бросив неверные тени на лица и тела. Несколько крупных оборотней встало по разные стороны костра, им на плечи забрались другие, помельче, и так до тех пор, пока возле костра не появились два живых столба. Эти столбы неожиданно начали падать навстречу друг другу, казалось, еще немного, и они упадут в огонь, но они встретились верхушками в воздухе, и над пламенем повисла живая арка. Стоящие внизу закричали от радости, но строя песни не нарушили, крик лишь вплелся в нее как новый аккорд. Колдуны стали звонче бить по стволам. На арку, как на радугу, взбежал грустный и светлый Мухомор с тремя горящими сучьями в руках. На вершине он сложил их вместе и завертел перед собой. В темном небе огненным цветком расцвел огненный круг. Колесо света над озером ! пламени. От круга во все стороны летели красные брызги, их подхватывал поток восходящего воздуха и уносил вверх.
Солнце, солнце,
Ярче, ярче!
Хор пел, а Мухомор все быстрее раскручивал сияющий круг.
Домой, домой!

Вдруг закричали все, лешачок с размаха швырнул факелы вверх, вслед за искрами, и сам спрыгнул вниз. Там его схватили десятки рук и понесли по поляне перекидывая. Горящие ветки покувыркались в вышине и упали в ловкие руки празднующих. Арка тут же рассыпалась. Лешие, домовые и оборотни покатились ежами по земле. Здесь же носился Лис с факелом. Где-то неподалеку снова начали строить живые столбы. Теперь они были ниже первых, но зато их было гораздо больше. Выбрав один, повыше, Лис взлетел на его вершину и замахал веткой, подпевая хору. Другие колонны тоже быстро обзавелись огненными навершиями. Вокруг костра заходили зажженные свечи с дерево высотой. Бес услышал крик издалека:

- Лови! - Коростель швырнул ему свой факел.

Лис успел схватить его и кинул ему свой. Игра понравилась. Скоро вся поляна наполнилась летающими огненными птицами, носящимися вверх-вниз и рассыпающими искры.

Долго продолжался этот огненный переполох, но и он кончился. Лесной народец угомонился, расселся вокруг костра. От огня вверх поднимался широкий, со ствол большого дерева, столб дыма. Он уходил так высоко, что не видно было, где он кончается. Казалось, он смешивается с туманом Млечного Пути. Было такое чувство, что они сидят под деревом, ствол которого растет из огня перед ними, а звезды в небе - не более чем просветы в его кроне, сквозь которые видать синее небо.

Как часто бывало в такие минуты, Лис ощутил, что все вокруг не более чем ветки и листья этого великого древа, что все, что он знает о вселенной, не более, чем чешуйка на коре молодого побега от невообразимо большого ствола. Он почувствовал, как поднимается сок по древесным каналам, как закипает клейкая листва в почках.

- Вот и лето пришло, - подумал он.

Стараясь остаться незамеченным, к гуляющим приблизился поп. Он встал в лесной тени и издали наблюдал за праздником. Он пришел в дубовом венке. Никто не объяснял ему, что это значит, но он сам как-то догадался обо всем. Лесной народец сразу заметил его, от них вообще трудно укрыться. Озорные ведьмы весело поглядывали на тень, где стоял человек, перешептывались, подталкивая друг друга. А поп постоял-постоял, да и встал в круг. Рядом с ним оказалась молодая, живая ведьмочка с распущенными волосами, достававшими чуть не до колен. Она стиснула его руку своей горячей ладошкой и глянула глубоким зеленым взглядом. Поначалу человеку было странно и страшно водить хоровод с лесной нечистью, но до чего ж все это было интересно! Его давно забытое детство прошло при монастыре среди книг и служб, в темных кельях среди потемневших ликов святых, чьи прообразы сами зачастую проводили свою жизнь в лесах. Его детство ушло без лесных костров и песен у огня. Теперь, на Лысой горе, ему стало ле! гко, чисто и свободно. Он в который уж раз увидел, как прекрасны огонь, ночь, звезды. Увидел, что ведьмы, лешие, оборотни страшны не более, чем деревья, солнце, вода. Они такие же дети природы, как и люди, а у природы нет ни чистых, ни нечистых детей. Всем дано поровну, всех она одинаково любит.

Действительно, даже в смерти нет ничего страшного, если жизнь прожита здесь, в этом прекрасном мире, а не в полутемных сараях с подслеповатыми окнами. Смерти не минует никто, но зачем же дожидаться ее среди каменных стен и мертвого дерева? Здесь, у костра в лесу было веселее.

Неожиданно та, которая держала его за руку, вырвалась из кольца, разбежалась и прыгнула через огонь в молоко дыма. С другой стороны она не появилась. Поп оглянулся вокруг. Никого это исчезновение не напугало и не удивило. Наоборот, из хоровода по одному стали вырываться то леший, то бес, то оборотень и прыгать через костер, пропадая в дыму. Никто из них обратно не выскакивал. Поляна наполнилась шумом и визгом прыгающих. Иногда через костер прыгали одновременно с разных сторон несколько существ, но это никого не останавливало, только кричали громче да задорней. Когда в белом столбе исчезла последняя русалочка, над Лысой горой воцарилась тишина, лишь сучья в костре потрескивали, швыряясь огненными брызгами. Поп остался один. Он боялся прыгать, хотя в глубине и понимал, что раз пришел и встал в круг, то прыгать надо. Тысячи мыслей пронесись в его голове одичалым табуном. Пронеслись и пропали. В голове, как на поляне стало тихо. Он разбежался и, не заботясь о том, чтобы подни! мать полы потрепанной рясы, полетел над высокими лохмами огня. Ему показалось, что он попал в пургу или сильный туман. Глаза не видели ничего, только белизну, чистую, как лист бумаги. Он даже успел залюбоваться этой белой тишиной, когда на молочном фоне стали прорисовываться, словно выходя из тумана, контуры танцующих. Послышались голоса, и он ворвался в мир красок и звуков. Как заново родился, - подумалось ему. Он выскочил с другой стороны костра на той же самой поляне, но здесь уже что-то изменилось, будто запахло по-другому. Его закружили веселые оборотни. Обнимали за плечи медвежьими лапами, хлопали по бокам волчьими хвостами. Он что-то запел с ними вместе и тут заметил, что венки у всех зазеленели. Из темных почек вырвались липкие листочки и цветы. Перед его глазами мотались маленькие дубовые листики. Венок распустился. Вокруг его головы наступало лето.

Падай-падай веночек
Донеси-передай весточку
Что пришло с неба лето красное.

С этими словами они стали бросать венки в реку. Вода охотно подхватывала их и, закручивая в мелких водоворотах, несла в лесные чащобы, речные повороты и каменные перекаты. Поп, шедший позади всех, с невесть откуда взявшейся печалью, снял с головы свиток дубовых веточек, покрытых упругими листиками, и бросил его в середину потока. Свиток поплыл, немного поворачиваясь в движении. Вскоре он зацепился за плывший рядом венок ведьмы и они вместе отправились вниз по течению реки.

Поздняя осень - бесприютное время. Лес стоит мокрый от непрерывных дождей. Листья облетели и валяются под ногами влажными тряпочками. Вороны на голых ветвях каркают грустно и простужено. На веточках висят капельки воды. По утрам уже выпадает снег, который тут же тает на еще не успевшей остыть земле и лежит мукой на поздней зеленой траве и кустиках дикой малины, не желающей расставаться с листьями.

Лис слонялся по озябшему влажному лесу, спугивая изредка зайцев да птиц. Даже ему, привыкшему жить в лесу в любую погоду, становится немного грустно в это бездомное время. Лис был мокрый, как все вокруг, к коже прилипли желтые пятнышки листьев. Он провел ночь на дереве, обхватив ствол старой липы руками. На его голове всю ночь проспала какая-то птаха, не то щегол, не то крапивник, которую ему было лень сгонять. На рассвете птаха улетела, а Лис пошел колобродить по округе. Быстро поймал себе на завтрак утку, съел ее, обглодав дочиста все косточки. Она спала в прибрежных кустах на озере. Бес бросился на нее, и прежде чем она проснулась, свернул ей шею. Почему она до сих пор не улетела на юг, не ясно. Лис мысленно поблагодарил ее и отправился гулять. Его босые ноги весело шлепали по мокрому яркому ковру. Он было попробовал подкидывать листья ногами, но они были слишком тяжелы, чтобы летать, и грузно шлепались на землю. Так он болтался до самого вечера. Нашел гнездо шершней в! полом стволе дуба и куст терна, весь покрытый ягодами. Шершней он тревожить не стал, только послушал, как они шуршат там, в темноте. Кусту же досталось. После первых морозов терновые ягоды становятся сладкими и не вяжут уже рот, как летом. Лис наелся и отправился дальше.

Ночь застала в дороге одинокого скомороха. Он пробирался по темному лесу, наступая в лужи и тихо ругаясь при этом. Лапти его промокли насквозь, он постукивал зубами от холода. Роста он был небольшого. Из-под его шапчонки торчали редкие соломенные волосы. На плечах висел потрепанный армячишко с заплатками на локтях, прожженный во время ночевок у костра. Штаны из мешковины были почти новыми, вот только на коленке была дырка, откуда выглядывала тощая грязная коленка. Щеки заросли рыжей щетиной, глаза запали. На лице отражались какие-то неясные сомнения или тревоги, о которых он забывал только проваливаясь в глубокие отпечатки копыт со студеной водой. Чавкая грязью, он шел по раскисшей дороге, стараясь не потерять ее из виду. За плечами его висел мешок, где было все его нехитрое добро: пара новых лаптей с онучами, рубаха, завернутый в дерюжку кусок хлеба с луковицей, гусли, рожок, бубен с колокольцами и всякая мелочь, какую случается подбирать, скитаясь по земле без своего уг! ла. Чтобы бубен с гуслями не звенели в дороге, он обмотал их тряпочками.

Лис услышал его издалека. Сам он сидел в это время на березе, низко наклонившейся над дорогой. Когда скоморох проходил под ним, Лис свесился, подцепил пальцами его шапчонку и уронил ее на землю.

- Ах, комар тебя склюй, - недовольно сказал путник, подбирая пропажу. Натянул поглубже на голову, чтобы она больше не падала. Лис тоже решил, что падать она больше не будет, и когда в следующий раз путник проходил под деревом, ловко снял ее и повесил рядом на сучок. Человек растерянно схватился за голову, шагнул еще пару шагов на разъезжающихся ногах. Выровнявшись, огляделся. На этот раз ему пришлось подняться на цыпочки, чтобы достать свою шапку.

- Высоко как, - удивился он. - Как она туда забралась?

В шутку он шлепнул ее ладонью.

- Смотри, больше не убегай.

Хо-хо-хо,

Хе-хе-хе.

Произнес он нараспев, приплясывая вокруг ствола, под насмерть перепуганным путником. Откуда-то сверху свалился Лис, и высоко вскидывая ноги и руки, запел:

Мыши, мыши,
Луну изгрызли.
Сломали зубы,
Сделали из дуба.

И вдвоем с Коростелем они заголосили:
Ха-ха-рахха,
Хи-хи-риххи...

Лис наткнулся на мешок скомороха, вытряс его содержимое. Завидев бубен с рожком, рыкнул волком от радости. Ударяя себя бубном то по заду, то по голове, он загудел в рожок. К ним на помощь подлетел непонятно откуда взявшийся лохматый лесной дух с острой лисьей мордочкой, без лап, но с пушистым хвостом. Он присоединился к веселью вихляясь в воздухе. Весь он был покрыт рыжей шерстью, в цвет покрова, укутавшего озябшую землю.

Скоморох попытался вспомнить молитвы, которые слышал в детстве. Сейчас в церкви он не ходил, попы не жаловали скоморохов. Бывали случаи, когда и из храмов выгоняли их с позором. Он к этому привык и сам навязываться не хотел. Молитвы вспоминались с большим трудом, он решил заменять забытое собственными словами. Потом мелькнула мысль, что на такие молитвы, состоящие из отсебятины, со всего леса слетятся тысячи нечистых духов и уморят его до смерти.

К самому лицу путника подлетел Мухомор. На рыжей морде лешего невыносимым блеском горели желтые глаза с широкими зрачками. Человек спрятал лицо в плечо, но это не смутило Мухомора. Он, вертясь в воздухе, забубнил на ухо перепуганному человеку всякую веселую чушь.

Не бойся зубастого да рыжего,
А бойся беззубого да бесстыжего.

Путник еще сильнее вжался в плечо.
Лягушки весной птенцов вывели,
В пруду лешие всю воду выпили.

- Ох-хо-хо, - захохотал Мухомор, как полоумный и заметался меж ветвей деревьев. Развеселившись, принялся щекотать скомороха хвостом по открытой шее, затем зарычал и слегка куснул его. Несчастный только подвывал от страха.

Внизу Лис закопался под листья и запел оттуда.
Рак под тиною сидит,
Руки потирает, ямы роет.
Ямы роет, глаза таращит.
Тяжелым камнем выкладывает,
Один к одному подгоняет,
Щели тиною затыкает.

Лесные существа еще поплясали под деревом, раскидали содержимое мешка, закинули бубен на дерево, как новую луну. Покричав на прощание, они исчезли в темноте.

Скоморох перевел дух. Теперь неделю спать не смогу, - подумал он. Потом закрыл глаза и заснул прямо на дереве, обхватив сук руками.

- Вот бесы, - обругал он ночных гостей и испуганно оглянулся. Вокруг никого не было, лишь ветер блуждал меж деревьев, раскачивая ветки. Последние листья одиноко кружились в воздухе, отяжелев от недельного дождя. Скоморох торопливо собрал свои пожитки. Места вокруг были незнакомые, а значит до ближайшего жилья идти еще неизвестно сколько. Он затянул потуже веревку, заменявшую ему пояс, и двинулся по раскисшей дороге.

Приход скомороха в деревню - всегда радость. Хоть неурожай, хоть падеж, хоть засуха. Посмотреть, да повеселиться чуть не полсела придет. Было б на что поглядеть, кого послушать. А детишки-то все соберутся. Ни на дождь, ни на холод не поглядят. Поэтому, когда в дверь одинокой вдовы Марьи-Веревки постучался прохожий и назвался скоморохом, стайка детишек, открывших дверь, заулыбалась и стала возбужденно перешептываться.

- Мамака, тут дядька какой-то пришел, говорит скоморох, - крикнул внутрь дома старший сын.

Путника впустили, дали поесть, на что он благодарно кивал головой и приговаривал:

- Спасибо родненькие.

Поев, он сел у печки, прислонившись спиной к ее теплому, ласковому, как у коровы боку, и стал не мигая глядеть на горящую лучину. Когда младшенькая дочка, смешно переваливаясь на кривых ножках, подошла к нему и дернула за палец, он, выйдя из забытья, улыбнулся ей. Полез под лавку, где стоял его заплечный мешок, долго копался там, нашел только странный корешок, неизвестно где подобранный, и протянул его девочке. Корешок был похож на человечка с ручками и ножками.

- На, - сказал он, - если ты его в тряпочку завернешь и люлькать будешь, из него человечек получится.

Девочка понимающе кивнула и отошла, покачиваясь, как уточка. Дети собравшись в углу долго рассматривали невиданный корешок, с любопытством поглядывая на уставшего и засыпающего скомороха. Он казался им неведомым, почти сказочным существом, путешествующим по всей земле. Должно быть во время своих скитаний он много повидал и услышал, но они побаивались спрашивать его об этом. Возможно их мать и сумела бы завязать разговор с незнакомцем, но ей было не до того. Она управлялась со скотиной, покрикивая на нее глубоким голосом. Мужа ее год назад в лесу насмерть привалило деревом. Хозяйство осталось большое, одной было тяжело. Она и скомороха пустила только затем, что он здесь завтра петь да плясать будет, а чего ему за это дадут, тем он с ней и поделится. Изба у нее была просторная, гуляй - не хочу.

Когда глаза путника закрылись и он засопел, старший сын подполз к его мешку и потрогал выступающий бок бубна, нащупывая бубенчик. Потряс его легонько, но тот, закутанный в тряпку, лишь глухо тенькнул. От мешка пахло сырым лесом, немного дымом и хлебом. Пахло дальними дорогами, бесприютностью и чудесами. Вырасту, пойду в скоморохи, - решил мальчик. Тогда ему было шесть лет.

Одежда путника висела в углу. Когда под ней проходила кошка, на нее свалилась скоморошья шапчонка. Кошка фыркнула, зашипела с перепугу, но, понюхав, успокоилась. Мальчик повесил шапку обратно. Увидел, что к ней прилипли сосновые иголки, мелкие веточки, паутинки. Из лесу пришел, - подумал он и вдруг испугался. А вдруг и не скоморох он вовсе, а леший? Превратит нас ночью в корешки. В дверь вошла уставшая мать.

- Мамак... - кинулся к ней сын, но она оборвала его.

- Что ж гостя спать не уложили?

- Лешего укладывать... Вот оборотит нас опенками... - забормотал старший.

Мать не расслышала его. Постелила путнику тулуп на лавке.

- Иди, ложись.

Скоморох вздрогнул, просыпаясь от тяжелой истомы, улегся на тулупе.

- А вы что смотрите, блошиное племя? Ну-ка быстро спать!

Прикрикнула она на своих чернявых, как галчата, детей. Те быстро забрались на печку, не дожидаясь, пока мать поможет им своими увесистыми оплеухами. Младшая устроилась у стенки, подложив под щеку руку с зажатым человечком из корня. Старший долго еще не мог успокоиться, выглядывал из-за края печи, поглядывал на спящего путника.

Посмотреть на захожего скомороха пришли многие. Просторная изба заполнилась чуть не под завязку. Только в углу осталось место для представления. На печку забрался выводок Марьиных детей с кучей своих друзей и подружек. Они толкались там и цыкали друг на дружку, потом доигрались до того, что младшенькую, хроменькую, уронили вниз. Хорошо у печки на лавке сидели мужики, поймали. Девочка расплакалась. Марья взяла ее на руки, а остальным на печи надавала подзатыльников, чтоб не безобразили. Мать увидела у дочери корешок:

- Что это?

Девочка улыбнулась сквозь слезы, зажала подарок в кулачок.

- Человечек.

- Ну и хорошо, - прижала ее мокрое личико к щеке.

Дверь скрипнула, открываясь. Гул голосов стих.

- О, Господи, - украдкой, так, чтоб не заметила вошедшая, перекрестились бабы. Леля оглядела собравшихся веселым глазом. Склонила голову в поклоне.

- Добро этому дому.

- Спасибо гостьюшка, - ответила Марья. - Проходи.

Леля скромно встала в сторонке.

Скоморох начал представление. Народ посмеивался, хлопал себя по коленкам. А тот старался, изображал то пьяного медведя, то как поп с попадьей ругаются, то как курица несется, то как ерши дерутся. Много чего показывал. Но все это люди уже видели у других бродячих артистов. И тогда скоморох вдруг заверещал, колотя себя бубном по заду:
Не бойся зубастого да рыжего,
А бойся беззубого да бесстыжего.

Заскакал в углу широко раскрыв глаза, припадая то на одну, то на другую ногу.
Лягушки весной птенцов вывели,
В пруду лешие всю воду выпили.

Изба затряслась от смеха, а скоморох прямо зашелся от невесть откуда подступившей радости. В своем углу он творил чудеса, вертясь и кривляясь, и только что не бегая по потолку.
Мыши, мыши,
Луну изгрызли...

Леля смотрела на него, загадочно улыбаясь, довольная. Артист меж тем спел все, что знал, откашлялся, сел на корточки, передав свою шапку ближайшему мужику. Представление понравилось. В шапку накидали много мелких монет. У кого денег не было, пошли домой, принесли хлеба, яиц. Кто-то дал новые онучи для лаптей. В общем, все остались довольны. Леля, отдавая полкаравая хлеба, шепнула ему на ухо:

- Что, страшно было, в лесу-то?

Скоморох недоверчиво поглядел в ее смеющиеся глаза, не зная что и думать. Леля, как и при входе, склонила в поклоне голову, прощаясь, и вышла в темную осеннюю сырость. Из открытой двери пахнуло мокрым лесом.

- Кто это? - спросил он у Веревки.

- Это-то? - она пожала плечами. - Лелькой звать. Сказывают, ведьма она. Но девка хорошая. Моим чиграшам горло заговаривает, когда болеют. А что, глянулась она тебе? Смотри, к ней многие сватались...

- Да ну, что ты... - он снова недоверчиво поглядел на дверь, где скрылась Леля.

К тому времени, как скоморох добрался до Лельки, выпал снег. Белая красота скрыла все уродства, окружающие человеческие жилища. Дома стояли притихшие и словно с удивлением наблюдающие за преобразившимся миром сквозь узкие монгольские глаза окон. Земля дремала под пушистым одеялом.

Снег вокруг дома колдуньи был истоптан следами. Пришелец разглядел кошачьи, козлиные, медвежьи, собачьи и еще какие-то неизвестные следы. Со страхом разобрал отпечатки босых человеческих ног. От вида этого следа он боязливо втянул голову в плечи, оглянулся вокруг и пошел в дом. Потянул на себя дверь. За ней колыхалась пелена влажного, как в бане, тумана. Путник шагнул вперед. Дверь сама по себе бесшумно закрылась сзади. Здесь пахло травами, но не высушенными, а летними, живыми. Большая, невидимая за туманом птица захлопала крыльями под потолком, что-то неразборчиво забормотала.

- Чего тебе, хлеба или сладких снов? - расслышал скоморох. От неожиданности он не поверил своим ушам. Рядом распахнулась дверь в избу. Из нее выбежал черный кот, лениво прыгнул в туман. Человеку почудилось, что рядом, пропуская быстрое и сильное тело, зашуршала осока. Он шагнул к светлой трещине открывшейся двери. Там его снова окутал туман, только теперь он был теплее и мягче. Над ухом пискнула овсянка, кого-то окликнул перепел. Гость почуял, что идет по высокой луговой траве. Туман скрывал все вокруг, оставляя видимость только на пять шагов вперед, не больше. Трава была в росе, он тут же промок, но холодно от этого не стало. Наоборот, еще больше стало понятно, что он попал в неведомую страну, может даже в сказку. Из-под ног вырвался заяц.

- Эгей, косой! - крикнул ему вслед скоморох. - Догоню!

Но тот уже скрылся в тумане.

- Вот дела, - произнес он вполголоса, проводя рукой по мокрым верхушкам трав. - Сплю я, что ли?

Рядом кто-то тихо хихикнул. Он замер, прислушался.

- Кто здесь?

Никто не откликнулся, только трава зашелестела поблизости. Человек двинулся вперед, ожидая, что вот-вот наткнется на стену. Так он шел и шел, а стен все не было. Пройдя с сотню шагов, остановился.

- Не бывает так. Если есть дом, должны быть стены.

Рядом снова хихикнули. Он решил не обращать на это внимания, а вместо этого узнать, есть ли у дома потолок. Снял шапку, подбросил ее вверх. Она взлетела и пропала в белизне. Подождал, шапка не возвратилась.

- Может за гвоздик в потолке зацепилась? - подумал он.

В траве раздался смех. Только теперь человек разобрал, что смеется ребенок. Он заливался дроздом-пересмешником, замолкая и снова закатываясь. Пришелец побежал на звук и чуть не наступил на катающуюся по траве девочку лет пяти отроду в цветном сарафанчике. Она перестала смеяться, повернула к нему личико, перемазанное земляничным соком.

- Не боишься рубашонку-то о траву вызеленить? - спросил ее гость.

Девочка радостно завертела головой.

- Не боюсь!

Скоморох присел на корточки. Теперь между ними была только стенка травы да туман. Глядя сквозь них друг на друга они повели разговор.

- Ты чья будешь?

Девочка непонимающе улыбнулась, потрясла головой.

- А зовут тебя как?

- Лелькой, - прощебетал ребенок.

- И мамку твою тоже Лелей зовут? - скоморох подумал, что перед ним дочь ведьмы.

- Нет, я одна тут Леля.

- А играешь ты с кем?

- А кого встречу, с тем и играю.

- Ишь ты, чудо какое. Кого встречу, с тем и играю. А ну как волк придет? Не боишься?

- Не боюсь, - весело закричал ребенок.

- Храбрая какая! Ничего не боится.

Девочка оборвала его.

- А ты, дядька, кто?

- Я скоморох.

- Хорошо быть скоморохом?

- Хорошо, - согласился взрослый.

- А ты, дядька-скоморох, что здесь делаешь? - склонив голову набок спросила девчушка.

Путник оглянулся вокруг.

- Лелю ищу.

- Нашел?

- Нет пока. Да и вообще, заблудился я что-то. Не пойму, то ли сплю, то ли из ума выжил.

Он закашлялся. Схватился за рот, успокаивая мечущееся, как в припадке, горло. Лицо его покраснело, на лбу выступили капли.

- Что это с тобой?

- Простыл я в лесу. Простудился насмерть.

- Уходи ежище-ершище! Пошел прочь!

В траве сердито фыркнул еж и засеменил меж стеблей недовольно сопя.

- Ух, ежище-ершище! - пригрозила крохотным кулачком девочка.

Человек почувствовал, что горлу стало легко, будто и не болело оно никогда сроду. Костер в голове потух.

- Спасибо, спасительница, - благодарно поцеловал ее ладонь.

Всходило солнце. Туман рассеивался, застаиваясь только в руслах рек да по заросшим оврагам. Скоморох увидел перед собой сияющую росой равнину в лучах молодого светила. Высокие травы стояли недвижно, ни один лепесток не колыхался. Капли на них переливались радугами. Словно и не было никогда ни зимы, ни снега, ни слякоти на разбитых дорогах, ни ледяных ноябрьских дождей. В груди что-то забилось от радости, путник глубоко вдохнул.

- А зачем тебе Леля нужна была?

Он немного замялся.

- Да, про песни спросить хотел. Про лесные...

- Те, что бесы тебе напели и ушли, а ты теперь мучаешься?

- А ты откуда знаешь? - хотел было спросить он, но не решился, и лишь кивнул.

- Лесных песен искать не надо, они сами тебя найдут, - серьезно ответил ребенок.

Они немного помолчали. Скоморох несмело поднял глаза.

- Ладно, пойду я. Поброжу. Лето ведь.

- Песен искать?

- Нет, - он улыбнулся, - Зачем мне сейчас песни? Мне и лета хватит.

- Счастливый путь. А если найти меня захочешь, я во-он в том домике буду.

Она показала пальчиком на маленький светлый домик, почти затерявшийся среди трав вдалеке. Сразу и не заметишь.

Человек помахал ей рукой и пошел своей дорогой. Больше они не виделись. Видно путник затерялся где-то в просторах лесов и степей меж землей и небом.

В устье реки росли камыши. Очень много, целые поля камыша. Их было видно насколько хватало глаз - зеленое колышущееся море. Лис любил там прогуляться. Где можно - пешком, чавкая жирной грязью, а где вода была глубока, там и вплавь. Он плыл, раздвигая руками упругие стебли. Сочные листья качались над его головой, шурша, как змеи. Их коричневые головы тяжело переваливались со стороны на сторону. Лис плыл, высматривая птичьи гнезда, хитро приделанные к камышинам. Его всегда удивляла кропотливая работа невзрачных пташек, строящих эти маленькие чудеса над самой водой. Однажды Лис тоже построил себе гнездо, только на воде, собрав вместе множество стеблей и оплетя их болотными травами. В этом гнезде он прожил почти целое лето, питаясь жирными карасями, нагулявшими вес, да утками, которых вокруг было великое множество, и они все время крякали где-нибудь неподалеку. Бес подолгу лежал на спине в своем тростниковом доме, глядя в небо, по которому куда-то в далекие страны путешествов! али облака, слушал шелест камышиного моря, смотрел на качающиеся на фоне неба острые листья. Время проходило в тишине и покое. Предыдущие годы принесли с собой много путешествий и открытий, теперь Лису хотелось поваляться, поглядеть на красоту мира внимательно, увидеть, как она меняется ото дня к ночи и снова ко дню. Красота в свете, похожем на сердцебиение. Лис подумал, что сердцебиение всегда может остановиться, и только красота вечна, как жизнь, как вселенная. Лето проходило в блужданиях по камышам, да разглядывании неба. Давно бес не проводил время так хорошо.

А в это время далеко-далеко на севере царила полная темнота. Холод. Промерзшая земля, укрытая снегом. Кругом белая пустыня, ни деревца. Где-то недалеко, под толстым слоем льда, спит океан, в котором плавают рыбы, почти забывшие свет и видящие его только коротким летом в разломах льда. Они боятся его режущих глаз лучей. Рыбы ходят большими косяками, похожими на рябящее пятно. По льду гуляют медведи. Белые, под цвет снега. Здесь, под северными звездами, почти не бывает лета. Отсюда приходят ветра, от которых стынут лица. Тысячи лет назад отсюда пришел ледник. Сюда он потом и вернулся.

Под землей что-то произошло. Она двинулась, забугрилась. Послышался ее приглушенный стон. Что-то прорывалось из вечной ледяной темноты наверх. Что-то толкалось изнутри, пробивая себе путь. Оно то затихало на минуту, чтобы собраться с силами, то снова принималось драться за выход на поверхность. Оно разрывало тело земли, билось за право исполнить свое предназначение. Наконец белый покров разорвался, и из-под него показалась голова собаки с бесстрастными, под цвет льда глазами. Она открыла красную пасть и сделала первый вдох. Собака была темно бурого цвета, из ее головы и боков торчали белые корешки трав с комочками стылой земли. Это была земляная собака. Все ее тело состояло из земли. Ноздреватое, сильное и неутомимое тело. Рядом, из-под снега появились точно такие же псы. Они сели около дыр, из которых вышли, и завыли в шесть глоток. Над равниной поплыл тягучий холодный звук. Псы уже знали свое предназначение. Они знали кого им искать, и что делать дальше. Их появление оз! начало, что кто-то забыл, что существует притяжение земли. Кто-то захотел узнать слишком много, а потому должен быть притянут землей обратно.

Собаки собрались вместе, тревожно понюхали воздух и помчались на юг, повернувшись затылками к Полярной звезде, которая здесь стоит почти над головой. За ними оставалась полоса тяжелого взлохмаченного снега.

- Уху, - удивленной совой воскликнул он.

Первый раз в своей жизни Лис очутился там, куда не хотел попадать. Он заблудился первый раз за тысячи прожитых лет. За удивлением пришел страх. Если он начал блуждать, как слепой котенок, в родном мире, то случилось что-то ужасное и скорее всего непоправимое. Единственная непоправимая вещь, которая могла с ним произойти, это пробуждение его земляных псов.

Бес еще раз попробовал выйти из зарослей и снова неудачно. Дорога вернула его к куче камыша, бывшей все лето его домом. Он забрался на нее, свернулся клубочком и стал вспоминать.

Лис вспомнил все самые веселые и радостные моменты в своей жизни. Он лежал и улыбался, как улыбаются дети. Лицо его словно изнутри озарялось чистым легким светом, морщинки разглаживались, губы расплывались в улыбке. Это было похоже на восход молодого солнца, на распускающийся цветок, на прыжки белки с ветки на ветку. Бес заново пережил свои шалости, насмешки и безобразия, которые он всегда творил без злобы и желания кого-то обидеть. Он делал это просто потому, что так интереснее было жить. Его шалости походили на солнечный луч, который по утрам щекочет нос, от чего чихают и просыпаются, тянутся в постели, глядя в окно замечают, какое чистое небо с катящимся по нему нестерпимо ярким шаром солнца.

Не забыл он и об удивительных открытиях, что совершил за жизнь. Он вспомнил их все, потому что не делил их на большие и малые, значительные и пустяковые. В мире не существовало для него важного и неважного. Все было одинаково интересно, существенно и значительно. Умеющий ценить малое, сумеет ценить и большое. И шорох пчелиных лапок в дупле дерева, и колодец, из которого Странник достал мир, и всплеск рыбы в ночном озере, и перо журавля, падающее с неба от летящей стаи, и Великий Лед, и капля дождя, бегущая по шее, и Сияющая Тайна - все неизмеримо прекрасно, упоительно загадочно, переполнено светом вечности.

Напоследок он оставил печаль. Печаль о том, что ничего не вернуть и все, кто ушел уже не вернутся, что время, словно зазубренная стрела, входит под сердце и идет только вперед яростное и неукротимое. Лису было грустно оттого, что пришел срок отдать себя земле, напоить травы из своей груди и глаз. Грустно ему было, что он не увидит этих трав, и тех рассветов, что они будут встречать без него.

Печаль прошла быстро, бесы не умеют долго предаваться невеселым мыслям. Он открыл глаза. После прощания мир стал резче, камыши шуршали отчетливей, ветер был тверже, звезды острее. Лис оттолкнулся и нырнул в воду. Долго плыл, обвиваясь вокруг тростников, задевая руками скользкие бока карасей. Он встал только тогда, когда начал цеплять брюхом дно. Поднимая за собой тучи взбаламученного ила, бес вышел на твердую землю. Камыши закончились, ветер спал. В воздухе висело безмолвие. Мир притих, как приготовившаяся к прыжку рысь. Звонко крикнув, бес побежал в темноту, смыкавшуюся за ним, как закрывающиеся ворота.

- Не знаю, Лис, что происходит, но мне почему-то страшно за тебя. Не объяснишь почему?

Бес виновато улыбнулся.

- Наклонись поближе, скажу.

Доверчивый леший подошел вплотную и подставил трещину в ножке, служившую ему ухом (Мухомор был грибом). Бес поднес к ней губы и со всей мочи заревел быком.

- Ох, - только и смог сказать оглушенный леший. - Ох, бес! Строчок скрюченный, нос ежиный! Вот я тебя!

Лис принялся с хохотом бегать вокруг неповоротливого друга, заходясь волчьим лаем и медвежьим рыком.

- Хвост береги! - крикнул он на прощание, пропадая в ежевичных зарослях.

- Какой такой хвост? Или у меня уже хвост вырос...

Мухомор оглянулся. Ничего подобного у него не было, и он недовольно затоптался на месте.

- Я и говорю, береги, если б был, ты бы его давно уже отдавил, - послышалось из зарослей ехидное бормотанье.

- Погоди, - пригрозил ему гриб. - Стану волком, откушу тебе нос!

- Эгей! И без тебя охотников хватит, - донесся затихающий вдали голос.

Так, в веселье окончилось лето. Когда пришло время, осенние ветра осыпали листья и принесли холод ледяных морей. Птицы собрались говорливыми стаями, обучили молодых сложному ремеслу полета. Закружились в вышине черной рябью, прощаясь до весны с лесом и полями, где прожили лето. Лис с грустью слушал их крики, думая о том, что без птиц мир становится тише. Потом, вспомнив торжественное безмолвие заснеженных чащ, он веселел и переставал жалеть об отлете пернатого народа. На смену улетевшим пришли синицы и снегири, похожие на разбрызганную по снегу кровь. Они быстро обжили оставленные деревья, не смущаясь злыми холодами. Зима приближалась все ближе, вставая белой стеной на горизонте, выслав вперед иглы заморозков, хрупкий утренний лед и крошку первых снегов.

Тогда-то и началось то, чего бес боялся и не хотел больше всего. Бес стал забывать. Он ходил по местам, где бывал тысячи раз и не узнавал их. Идя вдоль берега Ягодной Рясы, поблизости от которой он провел половину жизни, он не знал, куда попадет после поворота реки. Будет ли то болото, заросли малинника или выгоревшая пустошь. Он забывал даже небо, расположение звезд, сторону, где встает солнце. Обычно это приходило неожиданно. Бес гулял где-нибудь или валялся на дереве и, вдруг, мир дергался рывком, в затылке что-то щелкало, и он уже не знал, где находится. Тогда он начинал бесцельно бродить, разглядывая места вокруг себя и пытаясь узнать хоть что-то. Так продолжалось до тех пор, пока в затылке снова не раздавался щелчок, и все вставало на свои места. Случалось такое не часто, но Лиса тревожило то, что это было только начало. В такие моменты он не старался делать вид, что ничего не произошло, а просто разглядывал ставший вдруг неузнаваемым мир. В этом было даже что-то ин! тересное, как будто у него теперь было два мира. Один, в котором он знает что-то, хоть это что-то и не больше капли воды в озере, а другой, полностью неизвестный, от начала до конца. Лис ходил по новому миру, открывая все заново и понимая при этом, что он уже другой Лис, лишенный чего-то интересного и важного - памяти.

Далеко от Лиса земляные собаки взбивали гривы снегов, угадывая направление по ветру, выдергивая из его путаницы самые тонкие паутинки нужных запахов. Цель приближалась, но путь предстоял еще долгий. Не одна звезда еще упадет с небесной ладони, пока они доберутся до густых лесов, где бродит один маленький бес, раздираемый красотой мира и крючьями чувства приближающейся опасности, впивающимися в его крепкие руки и ноги. Чуя приближение добычи, псы выли на бледный лик луны, глядящий на пустые поля, и их вой катился по снежным равнинам гулкими волнами страха, от которого замирали под снегом мыши, волки щерили зубы, и лишь совы, не боясь, ворочали круглыми головами. Звезды, мигая, смотрели на ожившие куски земли, перепахивающие снега в поисках загулявшего беса.

К Лисовым напастям добавилась новая. Бес почувствовал, что становится тяжелее. Его тело словно наливалось чем-то весомым, как камень. Он уже не мог с разбегу прыгать и хватать на лету шишки с высоких веток, не мог играючи перескакивать кусты, доходящие ему до макушки. При ходьбе за ним оставалась цепочка глубоких следов, будто здесь прошел кто-то грузный, как лось или олень. Лис понял, что становится непригодным для жизни. Мир отвергал его. Каждую ночь ему казалось, что он слышит далекий вой собак. Он просыпался, судорожно цепляясь за ветку дерева, на котором спал. Ни с Коростелем, ни с Мухомором он больше не встречался. Не хотел, чтобы они запомнили его измученным и неповоротливым. Лис держался как мог и однажды ночью действительно услышал вой кружащей вдали стаи земляных псов. В первый момент он даже ощутил некую радость оттого, что враг здесь, и не надо больше ждать его, мучаясь неопределенностью. Бес слез с ветки, повис на руках, спрыгнул вниз. Его ноги по щиколотку у! шли в мерзлую землю. Он еле вытащил ступни и почувствовал, как от приближающихся собак по телу прошла волна тяжести. Он понял, что на деревья ему больше не забраться, слишком тянет его к себе земля. Тогда он собрался с силами и побежал по заснеженному лесу.

Бег давался трудно. Лис тяжело дышал, ругая свои непослушные ноги. Он с грустью вспоминал свой легкий бег, от которого шумела листва, а травы роняли росу. Тогда из-под его ног с шумом вырывались перепуганные зайцы и мелкие птицы, а он обгонял их с веселыми криками. Сейчас, когда все это осталось позади, ему оставалось только грузно печатать шаги. Перед его глазами летали темные пятна. Где-то вдалеке носился вой почуявшей его стаи. Они напали на след и радостно оповестили об этом округу. Лес замер и затаился. Все поняли за кем пришли псы, но помочь ничем не могли. Нет силы, способной противостоять силе земли. То, что от земли родилось, должно уйти в землю. Поэтому лес просто хранил торжественное молчание, вслушиваясь в звуки погони и прощаясь с веселым бесом, будоражившим все живое вокруг.

- Что ж ты носишься, как конь?

- Закрой дверь, - осипшим голосом попросил бес.

Поп удивленно посмотрел на него. То, что Лис никогда и ничего не боялся, он знал точно. Но дверь все-таки закрыл.

- Что случилось-то?

- За мной пришли.

- Кто пришел?

- Они. Собаки.

Поп смутно помнил неясные намеки лесного народца о собаках, которые ждут каждого под землей. Но сам он всегда считал это чем-то несерьезным, вроде тех сказок, какими пугают мамки непослушных детей.

- Ну и что ж ты сигаешь от них? Сейчас возьмем дубины да разгоним.

Как не устал Лис, но он засмеялся.

- Собак... Прогнать... - бес валялся по полу от хохота.

Поп был явно обижен его весельем.

- А что ж такого в этих собаках? И разогнать их уже нельзя? Шерсть лягушачья...

Лис окатил его холодным взглядом, печально покачал головой.

- Нельзя, - медленно повторил, - нельзя.

- Вот еще новости.

Поп взял в руки посох, каким он убил двух волков.

- Пойдем, поглядим, чья шкура крепче.

Лис печально улыбнулся.

- Сядь, посиди. Дай отдохнуть хоть чуток.

С тем он и закрыл глаза. Рядом, у печки, незаметно уснул поп, убаюканный теплом и тишиной зимнего леса. Он сидел опершись спиной о стену, с лицом ребенка, приоткрыв рот. Лис спал, вздрагивая от каких-то страшных снов, чувствуя приближение собак.

Человек проснулся первым. Выглянул в окно. Поляна перед домом была освещена луной. Деревья отбрасывали на снег длинные синие тени. Между ними двигались темные пятна, слышалось поскрипывание снега и невнятное ворчание. Тени добродушно огрызались друг на друга, щеря черные щели пастей. В их спокойствии и добродушии чувствовалась такая сила и уверенность, что поп почувствовал, как страх на мышиных лапках пробежал от макушки до пяток. Ноги его ослабли, подогнулись, он сел под окном, глядя на спящего беса. В глазах его пойманной синицей заметалась беспомощность. Бес дернул головой и открыл глаза. Увидел перед собой испуганное детское лицо попа и все понял. Он вздохнул, положил руки на колени, попытался улыбнуться. Внезапно волна тяжести навалилась на плечи, он рванулся в угол, скрипнул зубами. Бессильно опустив плечи, поп спросил его:

- Как же помочь тебе?

Тяжесть буквально размазывала Лиса по полу. Чем дольше он оставался неподвижным, тем сильнее она сдавливала мышцы, выкручивала кости. Бес дрожал, как в лихорадке. Он с трудом поднялся. Перед глазами плыло, кровь колотилась в висках. Покачнувшись, он побежал на дверь. От удара дверь сорвало с петель, она упала рядом со стеной на снег. Бес, не заметив столкновения, побежал в лес. На бегу ему стало немного легче. Голова прояснилась. Предметы перестали плавать. Собаки бежали совсем рядом, иногда подбегая вплотную, потираясь о его ноги и будто даже подбадривая. Лис собрался с силами и прибавил скорости. Псы не стали его догонять, уверенные, что это последняя попытка. Так оно и было. Он пробежал немного и уперся в незамерзающее болото. На дне его били теплые ключи, отчего над ее поверхностью всегда клубился туман. За его пеленой проглядывал темный угрюмый лик воды. Дальше бежать было некуда. Лес обрывался недалеко от болота. Летом это пространство зарастало мелкими кустиками кл! юквы с кровавыми глазками ягод. Сейчас здесь лежал ровный пушистый снег в штрихах заячьих следов. Лис сел, прислонившись спиной к толстой сосне, пустившей корни так глубоко, что даже зыбкая болотистая почва держала ее. Это было последнее дерево перед Синим болотом. Бес зачерпнул снега, схватил его сухими, в корке потрескавшейся кожи, губами, проглотил не жуя. О смерти он не думал, как не думал о том, встанет ли завтра солнце. Сейчас он твердо знал, что жизнь подошла к концу, и был спокоен. Собаки под сенью леса принялись рыть ему последний дом, где они улягутся вместе с ним и будут греть его своими горячими боками. В темноте изредка сверкали льдинки их глаз.